Пройдя земную жизнь наполовину, Я заплутался в девственном лесу.
Данте Алигьери
2
Первое апреля 1978 года. Мы уже две недели в нашем но¬вом доме в Калифорнийской пустыне. Я сидела на зеленом с белой отделкой диване в гостиной, мой муж обнимал ме¬ня, а я плакала. Не говорила ни слова, только слушала и плакала.
Это было принудительное обследование. Муж, дети, два доктора, медицинская сестра и несколько друзей собра¬лись, чтобы сказать мне, что они обеспокоены ухудшени¬ем моего здоровья и считают, что это связано с алкоголем и лекарствами. Я никогда не слышала о принудительном обследовании и никогда бы на это не согласилась. Что бы ни говорили родные, я ничего не хотела слышать. Моя косметика в порядке, я не была неряшлива, всегда вела се¬бя вежливо, никогда не допила до дна ни одной бутыл¬ки,— какая же я алкоголичка! Не принимала ни героина, ни кокаина. Все мои таблетки — снотворные, обезболива¬ющие, успокоительные, для снятия побочного действия других лекарств,— все они назначались врачами. Какая же я наркоманка?
Я делала все, что в моих силах, для мужа и четырех малышей, которых бесконечно любила. Делала все, что в моих силах, чтобы помочь карьере мужа. По крайней ме¬ре, в своем представлении я всегда существовала для них и искренне верила, что выдержала экзамен как мать и же¬на. Голос моей матери всегда звучал во мне: «Если не мо¬жешь сделать что-либо хорошо, лучше вообще не делай».
А теперь услышала, что провалилась. Вы, конечно, должны понять, что мои родные не говорили этого — с их стороны не было никаких обвинений или нотаций. Они говорили, что я больна: «Мама, тебе плохо, мы любим тебя и хотим помочь». Но это было равносильно тому, что я их всех страшно подвела.
Самокритика полностью отсутствовала. Я не понимала, как много любви потребовалось им, чтобы решиться на этот ответственный шаг. Месяц за месяцем отдалялась от них все больше и больше, опускалась ниже и ниже. По мере того как мне становилось все хуже, я перестала вы¬ходить к обеду, видеться с друзьями, исключала все боль¬ше людей из своей жизни. Как считали мои родные, их терпение лопнуло несколько месяцев спустя, на Рождест¬во. Дети говорили, что это было самое тяжелое Рождест¬во в их жизни, но я совершенно не замечала их подавлен¬ности. Думала, что все счастливы. Мы остановились в Вэйле, куда всегда приезжали на каникулы. Было много снега, мы были все вместе, и со мной мои таблетки.
Я заметила тогда, что кто бы ни готовил мне коктейль, делал его очень слабым. И, помнится, сказала: «Ради всего святого, если уж вы беретесь за мой коктейль, делайте его настоящим или просто давайте чистый тоник». Но мне да¬же в голову не приходило, что за мной наблюдают.
Наш старший сын Майк рассказывает, что как раз на той неделе дети говорили обо мне с Джерри. Но так как я оказалась как бы подопытным кроликом, я полностью зависела от тех, кто боролся за меня, но тоже не го¬товых еще полностью осознать, что же происходит.
Майк Форд: Мы чувствовали и говорили между собой о том, что здесь что-то не так, но пребывали в полном не¬ведении относительно алкоголизма и наркомании. Мы не понимали, что дело как раз в этом, видели только, что ма¬ма больна — речь ее иногда бывала бессвязной, походка стала шаркающей, она нерегулярно питалась, говорила не¬внятно. Для нее стало обычным не одеваться вплоть до ве¬чера. Вы скажете, она была нездорова, но никто из нас — даже папа — не знал, что делать. «Постараемся проводить с ней как можно больше времени и как можно больше на¬ходиться возле нее»— вот все, что мы могли тогда решить. А папа добавил, что не будет так много разъезжать.
Сьюзен Форд Вэнс: Еще раньше, летом, в Калифорнии, я говорила об этом с папой. Он был так же подавлен, как и я. Он сказал мне: «Доченька, я согласен с тобой». Но он не знал, что делать. Похоже, это была болезнь, о кото¬рой мы подозревали, но кто решится сказать ей об этом?
Джерри Форд: Сьюзен говорила мне о «мамином не¬счастье», но предполагаю, что-то в моей реакции ее сму¬тило — ведь она не подошла и не сказала прямо: «Папа, ты должен что-то предпринять».
Но в конце концов именно Сьюзен кое-что предприня¬ла. Думаю, сам Бог надоумил ее обратиться к Джою Кру-зу — доктору Джозефу Крузу, работавшему тогда в Тарнове — реабилитационном центре для лечения детей с пристрастием к химическим веществам. Доктор Круз, сам выздоравливающий алкоголик, был нашим гинекологом. Он пригласил Сьюзен сделать фотографии центра для рек¬ламы, так как ему удалось достать для него немного де¬нег. По пути туда она и рассказала ему про меня.
Сьюзен Форд Вэнс: Я обратилась к нему:
— Доктор Круз, у меня есть подруга, у которой проб¬лема с алкоголизмом.
— Сьюзен, эта подруга — ваша мать, не правда ли? И я ответила, что да. Он сказал, что мог бы помочь мне
организовать принудительное обследование. Я ответила:
— Хорошо, позвольте мне поговорить с отцом, потому что я не могу дать согласие без него.
Я еще не была замужем, Чак и я не были тогда даже помолвлены.
Итак, я вернулась домой и поговорила с папой. «Это очень серьезно»,— сказал он. Ему нужно было ехать в ко¬мандировку, и мы так ничего и не решили. Я позвонила в Ва¬шингтон Кларе. Клара Пауэлл работала в нашей семье, пока мы, дети, не выросли,— она была нам второй ма¬терью. Я сказала ей: «Клара, вы должны приехать к нам. Мама принимает таблетки, и я не могу больше вынести это. Братья звонят постоянно и спрашивают, как она, а я не знаю, что им отвечать. Мне даже не хочется видеть ее каждый день, потому что это невыносимо».
Я очень переживала, когда видела маму, а мама пере- живала, если я не виделась с ней. Я не жила вместе с ро¬дителями — у меня была собственная квартира. Когда я приходила к ним и направлялась в кабинет отца, мама, конечно, узнавала, что я была здесь, как раз и соседней ком¬нате, и не оставалась в доме, не виделась с ней. Для нее это было очень тяжело.
Клара обещала приехать — под предлогом помочь рас¬положиться в новом доме, распаковать все вещи и об¬житься. Я снова поговорила с доктором Крузом, и он ска¬зал: «Можем провести обследование, если ваш отец сог¬ласен».
Доктор Джозеф Круз: Почти сразу же, как только мы сели в машину и отправились в Тарнов, Сьюзен схва¬тила меня за руку и выпалила: «Могли бы вы помочь ма¬ме?» Я ответил, что да, и приблизительно через неделю мне позвонил Боб Бэррэт, который был военным совет¬ником Президента Форда в Белом доме и приватно еще осуществлял охрану семьи Президента. Он спросил, кто я такой и почему вмешиваюсь в личные дела Форда. В сущ¬ности, он устроил мне головомойку, и я подумал: а зачем мне все это надо? Но я все-таки объяснил, о чем мы го¬ворили с Сьюзен, и следующим вечером Бэррэт сам при¬гласил меня к Президенту, чтобы объяснить, что такое принудительное обследование.
Прежде чем Джерри смог решиться на тот или другой вид моего принудительного обследования, Сьюзен и Джой Круз предприняли собственное мини-обследование.
Я была в своей комнате, когда они вошли вместе с Кларой и Кэролайн Ковентри, моей секретаршей. Джой начал рассказывать мне историю его алкоголизма, а я ду¬мала, какими же надо быть противными, чтобы придумать все это. Похоже, Сьюзен, Клара и Кэролайн тайком сго¬ворились собраться у меня, да еще привели постороннего. Конечно, я знала Джоя Круза как нашего гинеколога, но я встречалась в четверг в 12 часов дня со своим терапев¬том, а Круза никто не вызывал. И вдруг он является не¬жданно-негаданно, и моей единственной мыслью было, как от него отвязаться.
Джой Круз: Чтобы отправиться с визитом к миссис Форд, я надел галстук, который никто не носит в Кали¬форнийской пустыне летом. Я провел с ней около полуто¬ра часов, рассказывая историю своей жизни. А когда дошел до моего алкоголизма, что и было целью визита, она уснула. Я разбудил ее и продолжил рассказ и затем сооб¬щил, что, по-моему, у нее тоже есть проблема зависимос¬ти от некоторых химических веществ. Она была очень лю¬безна и поблагодарила меня за внимание к ней.
Потом Сьюзен, Кэролайн и я вышли на улицу и я ска¬зал Сьюзен: «Вам лучше вернуться и побыть с матерью. Я ведь только что наговорил ей массу серьезных вещей». Сьюзен поспешно ушла и так же поспешно вернулась, ска¬зав: «Она там с Кларой и не желает видеть меня, она хо¬чет, чтобы вы оставили ее в покое и никогда сюда больше не приходили!»
Воспоминания Сьюзен об этом дне расходятся с впе¬чатлениями Джоя Круза лишь в одном. Она не помнит ни малейшего проявления моей вежливости. По ее мне¬нию, наша встреча была безобразной.
Сьюзен Форд Вэнс: Мы сказали маме, что она должна остановиться, она ответила: «Ладно, я останавливаюсь. Я перестала принимать эти таблетки, я перестала принимать те таблетки». Она вдруг бросилась на нас, словно сума¬сшедшая: она уже была «готова»— мы не уследили за ней с утра,— посмотрев на меня, Кэролайн и доктора Круза, она закричала: «Вы — банда монстров, уходите отсюда, и чтобы я вас никогда больше не видела!» Она нас вы¬гнала.
Я была в отчаянии. И присутствие доктора Круза, ко¬торый собирался оказать нам помощь, и все наши усилия только вызвали ее гнев, который на нас же и обрушился, и мать выгнала меня из своего дома.
Я пришла к себе, а позднее, вечером, позвонила Кларе, потому что она была единственным человеком, с которым мама могла бы говорить на эту тему. Бог мой, как я была рада, что она с ней! Клара сказала: «Не волнуйся, с мамой все хорошо. Я ее привела в чувство».
Они меня приводили в чувство, успокаивали, волнова¬ли, выводили из чувств, заставляли чувствовать. Два дня спустя они провели принудительное обследование. Это бы¬ло настоящее дело. Им и времени-то потребовалось лишь с четверга до субботы, чтобы все организовать. Боб Бэррэт: Каждый пытался выбрать наиболее удоб¬ное время для проведения обследования, но псе они также пытались уйти от этого. В пятницу мы находились в Рочестере, где Президент Форд выступал, когда нам позво¬нили. Миссис Форд должны были немедленно направить на лечение. И хотя уже было очень поздно, Президент позвонил Майку и Гейл и попросил их обязательно сразу же прилететь в Палм-Спрингс. Президент Форд намере¬вался выступать на следующий день в Вирджинии, а через день — в Нью-Йорке, но он убедил Генри Киссинджера выступить в эти дни; после этого мы отправились домой на личном реактивном самолете и прилетели рано утром. Де¬ти Форда были уже там, и в 7.30 утра в кабинете Пре¬зидента нас начали инструктировать, как проводить обсле¬дование.
Джерри Форд: Надо было решиться на это. После того как Сьюзен и Круз пришли к Бетти, а она их выгнала, ста¬ло очевидно, что надо что-то предпринимать. Я понимал: принудительное обследование — это палка о двух концах, но все равно чувствовал, что надо идти на риск.
Билл Блумер: Мы с женой приехали в Палм-Спрингс, когда было предпринято принудительное обследование моей сестры Бетти. Сьюзен встретила меня и предупреди¬ла: «Я все приготовила, и мы намерены обязательно все прямо ей сказать и заставить маму лечиться. Она, навер¬ное, сразу же бросится к тебе за помощью. Я надеюсь, что ты ее в этом не поддержишь! Я ответил: «Конечно, я пол¬ностью согласен с тобой. Думаю, мне надо поговорить с Джерри, чтобы он был достаточно твердым, потому что он так любит Бетти и так ее защищает». И я поговорил с ним. Он сказал, что все понимает и что, может быть, это самое тяжелое дело, которое он когда-либо предпринимал в жизни.
Доктор Джозеф Перш: В четверг Джой Круз позвонил мне в морской госпиталь и сказал, что необходимо провести принудительное обследование миссис Форд. Он рассказал мне, как много лекарств она принимает. Я понимал, что де-токсикацию нужно проводить немедленно, но согласился, что первичное обследование можно сделать очень хорошо и в ее доме. Дело в том, что госпиталь доктора Круза, кото¬рый находился в Палм-Спрингс, был в то время закрыт, но доктор Круз объяснил мне, что, если вдруг что-нибудь случится, рядом — в нескольких минутах ходьбы от Фор¬дов — пункт неотложной помощи госпиталя Эйзенха¬уэра.
Я сказал, что прибуду в Палм-Спрингс на следующий день, в пятницу, и привезу свою медицинскую сестру — Пэт Бенедикт. Для этого было несколько причин. Пэт бы¬ла под моим непосредственным началом, и я мог просто приказать ей не задавать лишних вопросов, чтобы дело не получило публичной огласки. Кроме того, Пэт могла остаться жить в резиденции Форда. Пэт была прекрас¬но обученной сестрой и к тому же выздоравливающим алкоголиком. Она могла помочь миссис Форд понять ее заболевание.
Пэт Бенедикт: Доктор Перш позвонил мне и попро¬сил прийти к нему домой. Это было в ночь с четверга на пятницу. Когда я пришла, он провел меня в гостиную и спросил, что я знаю о Бетти Форд. Я сказала, что ниче¬го не знаю о Бетти Форд, он посмотрел на меня как-то странно. Он сказал, что говорил с доктором Крузом и нам надо начинать лечение, не теряя времени.
Я пошла передать дела в связи со срочным отъездом. Доктор Перш сказал всем в госпитале, что у моей мате¬ри сердечный приступ и мне требуется несколько дней, чтобы побыть с ней, пока она больна. В пятницу мы подъ¬ехали на машине в Палм-Спрингс прямо к приемной Джоя Круза. Круз, Сьюзен и Клара были уже там. Клара ска¬зала, что это выглядит как подготовка к сражению. Я переночевала в доме доктора Круза, и было оговорено, что мы все встречаемся на следующее утро в резиденции Президента Форда.
Джой Перш: Так как мы встретились с Кларой и Сью¬зен утром в пятницу, у меня была возможность немножко подготовить их, прежде чем собралась вся семья. Завтра, сказал я им, мы должны поставить мадам в такое поло¬жение, чтобы у нее не было иного выхода, кроме лечения. Поэтому не нужно никаких горячих обсуждений и аргу¬ментации. Они должны кратко, в мягкой, но прямой форме представить ей факты, сказать о двух вещах — насколько сильно болезнь влияет на ее здоровье и разрушает его и насколько сильно болезнь влияет на них. И как они — ее дочь и друзья — не могут больше это наблюдать. По¬том я спросил, что бы они хотели сказать мне, и Сьюзен ответила: «Она все время принимает лекарства, она прини¬мает их от болей. Я знаю это, но не могу спокойно видеть, потому что боюсь, она погибнет от этого». Я ответил, что это как раз то, о чем они должны ей сами сказать.
Сьюзен Форд Вэнс: Когда я встретила Пэт Бенедикт, возникло ощущение, что кто-то снял с меня огромный груз. Она так понимала все, что происходило со мной и че¬рез что я прошла! Когда я рассказывала ей о маме, каза лось, что она все это очень хорошо знает, и она убеждала меня, что многие люди тоже прошли через это.
Присутствие Клары также было очень кстати. По-мое¬му, именно Клара в конце концов позвонила моему брату Джеку и убедила его принять участие в обследовании. Он был единственным, кто противился этому, но Клара сказала: «Мы должны сделать это для мамы. Если нам не удастся, то не удастся. Но мы предпримем все, что в на¬ших силах». В итоге Джек тоже приехал.
Джек Форд: После того как вы похороните кого-то трижды, вы, может быть, почувствуете слабость перед но¬вой тяжелой ситуацией. Я потерял надежду, что все мож¬но как-то уладить, и мне так не хотелось причинять ей ненужную боль.
Майк Форд: Только одна Сьюзен говорила, что так не может продолжаться, именно она сказала об этом папе. Папа позвонил мне и Гейл и сообщил, что необходимо немедленно провести обследование. Спросил, сможем ли мы прилететь. Нужно, чтобы мы все были там, потому что такое вмешательство должно быть сделано в обстановке любви и помощи маме и семье.
Я был очень обеспокоен, как мама будет реагировать на это. Я знал, что мы должны разрешить эту проблему, но далеко не был уверен, что достигнем чего-то таким путем.
Потом уже, после консультации с доктором Першем и доктором Крузом, мы все стали понимать сущность наркомании — зависимости от химических веществ — и как это влияло на ее жизнь. Я понял, что необходимы реши¬тельные действия. И с этих позиций пришел к убеждению, что должен поехать и все ей сказать.
Стив Форд: Я уже долго не жил в одном городе с ро¬дителями, только приезжал к ним, но Сьюзен была в Палм-Спрингс, и поэтому именно она заварила кашу — забила тревогу. Все, кроме нее, жили в других местах, и все это не затрагивало их так, как ее. Ведь очень тяжело жить с теми, у кого есть зависимость от алкоголя или хи¬мических веществ. Эти люди не всегда адекватно думают, совершают неадекватные поступки, с ними трудно об¬щаться.
Как семья, мы давно были подавлены всем этим, но никто из нас не сделал и шага, чтобы что-то предпринять. Мы сторонились этого. Никогда не давали маме возмож¬ность получить помощь в разрешении ее трудностей с ал¬коголизмом и лекарственной зависимостью.
Если она не хотела лечиться, ну что же, мы могли бы сказать: «Мама, мы любим тебя, мы здесь из-за тебя, но мы не можем оставаться здесь навсегда, мы должны уехать». Но никогда не оказали мы ей даже такой под¬держки. Думаю, это была наша вина.
У меня не было никакого представления о лечении алкоголизма и наркомании, и я совершенно не был уверен в том, что мы собирались делать. Когда я приехал в Ка¬лифорнийскую пустыню в субботу утром, то, в сущности, обо всем этом имел смутное представление. Только когда мы все вместе собрались в кабинете отца с врачами, стало ясно, на что мы решились.
Пэт Бенедикт: Они только что переехали в Калифорнию, поэтому в их новом доме еще не все было распаковано и комнаты для гостей не готовы. Когда Президент Форд пришел в кабинет, дети уже были там. Президент выгля¬дел очень напряженным и собранным. Я не помню сейчас, кто точно, Перш или Круз, объяснили, что и как они должны говорить матери, но мы оставались там в общем недолго.
Было решено, что если миссис Форд поймет необхо¬димость лечения и согласится на него, я останусь с ней до тех пор, пока она не будет госпитализирована. Доктор Перш спросил: «Хочет кто-нибудь добавить что либо?» И я сказала Президенту Форду, что сделаю все, что только смо¬гу, чтобы помочь его жене. Он посмотрел ни меня и от¬ветил: «Благодарю вас».
Джой Перш: В период перед принудительным обсле¬дованием только Джека Форда пришлось убеждать в его необходимости. Он сказал мне: «Вы же никогда не ви¬дели эту больную!» И это была правда. Но я спокойно от¬ветил ему, что изучил ее диспансерную карту.
Боб Бэррэт: Прежде чем они покинули кабинет, Перш дал всем подробные инструкции, и они, естественно, были очень растерянны. Каждый упрекал друг друга, я вмешался и сказал, что не нужно обвинять никого — этим ведь ни¬чего не добьешься! Я говорил об этом позднее с Першем, и он сказал: «Они были испуганы. Им ведь никогда раньше не приходилось делать ничего подобного. Главным было постараться создать доверительную, теплую обстановку (когда близкий человек идет на риск, необходимо оказы¬вать ему больше внимания, чем обычно) и все провести в наиболее благожелательной манере.
Джой Круз: Нам потребовалось около пятнадцати ми¬нут, чтобы подготовить семью в кабинете Президента. Фактически они были уже готовы. Мы с Першем дали им по листу бумаги и сказали: «Теперь вы должны описать какое-нибудь событие, связанное с токсикоманией миссис Форд: что вы чувствовали тогда и как ощущаете это те¬перь, а затем другое подобное же событие и как вы пе¬ренесли его». И они все написали, а затем кто-то вслух прочитал, как мать заснула в присутствии его друзей и он должен был отнести ее в спальню,— что-то в этом роде. Один из них спросил: «Папа, ты слышишь? Ты это слы¬шишь?» Президент, конечно, слышал, слышал все.
Джерри Форд: Доктора буквально дрессировали нас, давая кучу инструкций, которым необходимо было сле¬довать, чтобы все прошло успешно. Они предупреждали детей: «Ваша мать просто взбесится, она будет рыдать, бу¬дет сопротивляться, возможно, даже попытается убежать
из дома. Но вы должны быть твердыми, вы должны быть целеустремленными и не должны позволять ей рассла¬бить вас, вызвать в вас жалость, потому что именно это она все время и делала. Она просто подавляла вас всех».
Действительно так и было. Я сам превратился в пассив¬ного наблюдателя, позволил Бетти продолжать пить и при¬нимать таблетки. Я находил все возможные оправдания, по¬чему мы с ней постоянно везде опаздываем или почему она вообще не появляется в обществе. И положение все ухудшалось, а не улучшалось. Мои слабые просьбы не по¬могали. По правде, это приводило к обострению ситуа¬ции, потому что она все отрицала, словно ничего плохого не происходило, а я выглядел паникером.
Принудительное обследование было последним шансом. Я знал, что мне будут отвратительны вещи, которые я дол¬жен говорить, но испытывал также и чувство облегче¬ния. Я уже был убежден, что это единственный путь, ко¬торый может изменить существующее положение. Это была последняя возможность, которую мы собирались ис¬пользовать.
Джой Перш: После подготовки членов семьи я дал им возможность выпить по чашке кофе, чтобы успокоить нер¬вы. Сказал, что Джой Круз, Пэт и я хотели бы встретить¬ся с ними в доме через десять минут и мы проведем об¬следование.
Иногда необходимо несколько таких подготовок род¬ственников перед подобным обследованием. Это необхо¬димо, если семья, с которой вы работаете, очень разобще¬на, если в ней несколько алкоголиков или если муж боль¬ной или жена больного уже имеют на примете другого супруга. Тогда вам приходится проводить собеседование с членами семьи перед обследованием несколько раз за две недели. И вы постепенно приходите к заключению, что как своих помощников сестру использовать не може¬те, домработницу тоже, а муж уже в мыслях где-то на сто¬роне. Но Форды оказались действительно на высоте. Они были разбросаны по стране, но притянулись друг к другу как магнитом.
Президент, появившийся у себя в кабинете в то раннее утро, выглядел очень усталым. Он сказал: «Это будет неприятная процедура, не так ли?» Я ответил: «Да, это всегда неприятно, но это единственное, что можно предпринять. Если все удастся, то будет прекрасно и на¬дежно».
В конце нашего небольшого подготовительного сове¬щания он снова заговорил: «Вы уверены, что это необхо¬димо провести? Это может ей помочь?» Я ответил: «Абсо¬лютно уверен в первом и оптимистично настроен относи¬тельно второго».—«В таком случае,— сказал он,— пойдем¬те». Он положил свою курительную трубку и встал.
Когда вся семья собралась в доме, я не имела пред¬ставления о том, что происходит. Думала, Майк и Гейл прилетели навестить нас, потому что я не очень хорошо себя чувствовала. Я была совершенно счастлива до тех пор, пока Джерри не усадил меня на этот диван и сказал: «Мы бы хотели поговорить с тобой кое о чем и хотели, чтобы ты выслушала нас, потому что мы любим тебя». Я слушала, но не слышала, что они любят меня. Я слыша¬ла, что я погибаю, что я сломлена.
Стив Форд: Она никогда не была сломлена. Я могу понять, почему она так думала, когда это произошло, но как мать она никогда не была сломлена. Во время прину¬дительного обследования я рассказал ей только об одном событии — об уикенде, когда папа отсутствовал, а он не хотел, чтобы мама была одна, и я приехал в Палм-Спрингс с Мелани — девушкой, с которой встречался. Когда мы туда приехали, я сделал обед — приготовил ово¬щи, салат, все, что надо, и отнес маме. Она сказала: «О, спасибо, по правде, есть-то я совсем не хочу!» Я был очень расстроен. Ведь я сходил в магазин, купил все, накрыл как полагается стол, разложил приборы возле тарелок, а она ушла и снова выпила.
Когда я рассказал об этом на принудительном обсле¬довании, она расплакалась. Вы знаете, тогда было ска¬зано очень много такого, о чем никогда раньше не гово¬рилось.
Джек Форд: На обследовании я рассказал только об одном — о том, что было для меня очень мучительно: я не любил приглашать домой друзей. Если кто-то приходил к нам, особенно если перед этим мы были, например, в ки¬но или где-то еще, я всегда старался заглянуть в комнату родителей, чтобы проверить, в каком состоянии находится мама.
Майк Форд: Я сказал маме, что, как самый старший, вероятно, яснее других представляю себе, как трудно быть женой Президента и матерью четырех детей, и понимаю все требования и неудобства, которые она испытывала от своего окружения. Но теперь она дошла до того, что долж¬на понять — ее образ жизни разрушителен: она губит взаимоотношения с мужем, семьей и со своими друзьями, а эти связи слишком ценные, чтобы их потерять, и жизнь слишком дорога, чтобы не беречь ее. Потом Гейл высказа¬лась действительно очень жестко. Мы были женаты около четырех лет, и Гейл сообщила маме, что мы хотим иметь семью и надо, чтобы наши дети знали свою бабушку, и не только знали ее, но и видели в ней здорового и любящего человека. И что именно поэтому у нее нет внуков, а в бу¬дущем ей предстоит жить без них или жить в таком жалком состоянии, когда внуки будут бояться ее. Это действительно добило маму.
Боб Бэррэт: Президент и миссис Форд сидели перед окном, спиной к корту для гольфа. Только они сидели на диване. А перед ними полукругом расположились Майк и Гейл, Джек и Стив, Сьюзен и Клара, доктора и сестра.
Миссис Форд казалась маленькой, почти кукольной, затерянной среди диванных подушек, а когда ее муж про¬изнес вступительную фразу, все могли заметить, как она смутилась. Он говорил о ее зависимости от химических веществ, а затем сказал: «Сейчас доктора будут говорить с тобой». Доктор Перш произнес: «Миссис Форд, вы не должны бояться, все собравшиеся любят вас». Потом заго¬ворил Майк. Он начал первый. По мере того как действие продолжалось, можно было видеть, как все сильнее кача¬лась под ударами миссис Форд. На нее надвигалась лави¬на любви, но все же она несла с собой разрушающую оценку человеческих пороков. Я смотрел на Перша, пото¬му что думал: бьюсь об заклад, это как раз то, что ему надо.
А Президент прижал к себе миссис Форд, и она, казалось, стала еще меньше. Говорил Джек, говорил Стив, а затем очередь дошла до Сьюзен. Самая юная, почти де¬вочка, она, затеявшая все это и собравшая всех вместе, думала, что должна сказать очень многое, но вдруг разры¬далась. До сих пор каждый был очень нежен по отноше¬нию к матери, но никто не плакал. Сьюзен прильнула к Кларе, спрятала голову у нее на груди, а Клара поглажи¬вала ее и говорила: «Ну, ну...»
Сьюзен Форд Вэнс: Папа начал, объяснив причину, которая собрала нас всех вместе и которая заключалась в том, что мы любим маму. Каждый старался подчеркнуть, что именно любовь привела их сюда. Перш предупредил нас, что, если мама ощутит малейшее чувство враждебнос¬ти, ничего не выйдет. Он также попросил нас записать то, что хотим сказать, чтобы мы ничего не забыли. Я записа¬ла, что мама всегда прекрасно танцевала и я обожала смотреть, когда она танцует, но теперь она еле волочит ноги и шаркает ими. Она стала просто другим человеком; а когда я говорю о вещах, очень важных для меня, она все забывает, и это меня обижает. Я никогда не говорила об этом раньше, но это накапливалось во мне уже давно. На¬верное, я давно обратила внимание на то, что мама прини¬мает таблетки, еще когда мы были в Белом доме, но ни¬когда не задумывалась об этом раньше. Когда я закончи¬ла колледж и вернулась домой в апреле 1977 года, то стала замечать, что, с тех пор как она стала жить в Калифор¬нийской пустыне, у нее не появлялось новых близких дру¬зей. И подумала: бедная мама, как она, наверное, одино¬ка здесь. Потом я начала понимать. Однажды она упала ночью, сломала ребро и выбила зуб. Я начала встречаться с Чаком — он был в то время одним из секретных аген¬тов моих родителей и бывал с мамой в различных ситуа¬циях, защищая ее. Как-то он пришел ко мне и сказал: «Сьюзен, ты должна что-то сделать в отношении своей матери, у нее происходит медленный распад личности». Это произвело на меня сильное впечатление, потому что его отец был алкоголиком и в конце концов покончил жизнь самоубийством. Тогда эти разговоры сопровожда¬лись ужасными ссорами между нами, а теперь я смотрю на Чака и думаю, спасибо тебе за то, что ты тогда надо¬умил меня.
Я помню, как мы с мамой ездили в Лас-Вегас на спек¬такль с участием Тони Орландо. Чак и я вынуждены были почти на руках поднимать ее по лестнице в комнату. Все, кто окружал ее, делали вид, что ничего не происходит, и мы тоже в совершенстве умели делать вид, что ничего не происходит, и все-таки постоянно думали, что же делать.
Во время обследования мне было очень трудно говорить не потому, что я плакала, а потому что мама была так по¬давлена, что это приводило меня в отчаяние. Но все-таки в то же самое время это было почти облегчением для меня, это было очищением от всей лжи, это было как избавле¬ние.
Пэт Бенедикт: Когда Сьюзен говорила, она еле стояла на ногах. Я придвинула к ней свой стул. Я встретилась с ней только за день до этого, что накладывало свой отпеча¬ток, но она взяла мою руку и сжала ее так сильно, что, черт возьми, чуть не сломала.
Джой Круз: Когда мы все пришли в дом, Бетти удиви¬лась, увидев Майка и Гейл; она крепко обняла их, а затем заметила, что среди членов ее семьи были чужие люди. Президент усадил ее, а я спрашивал себя: кто же начнет? И Перш спрашивал себя, кто же начнет, и Пэт Бенедикт спрашивала себя о том же. Начал Президент. Бетти уже была знакома со мной, Президент представил ей Джоя Перша и Пэт Бенедикт. Он сказал Бетти, что все родные очень любят ее и беспокоятся о ней и здесь еще присут¬ствуют люди, которые собираются ей помочь, и мы хотим, чтобы она сейчас нас выслушала. Затем он обвел всех взглядом и, указав пальцем на Майка, сказал: «Майк, начинай». Президент взял на себя роль ведущего и повел обследование. Я сказал себе — началось. Пэт ска¬зала себе — началось. Перш сказал — началось. И это чудесно.
Все действительно шло чудесно. И то, что я уже про¬сыпалась утром без всяких препаратов, которые так долго принимала, и то, что моя семья не позволила мне укло¬ниться от лечения.
Думаю, принудительное обследование сработало пото¬му, что мы оказались так тесно спаяны. Даже когда дети были маленькие — Джерри и я хотели тогда купить участок в Вэйле,— мы советовались с ними. Хотели быть уверенными, что в Вэйле они будут с удовольствием прово¬дить все свои летние и зимние каникулы. В каждом важном решении принимали участие все, и в моем выздоровлении тоже принимали участие все, потому что моя болезнь касалась каждого.
И еще думаю, что, если бы кто-то из детей — или Джерри — попытался предпринять это один, я смогла бы увернуться. Наверное, ответила бы: «Я рада, что ты сказал мне это, я позабочусь сама, не беспокойся». И продолжала бы слабеть все больше и больше, потому что уже втяну¬лась, у меня была пагубная зависимость, причем комбинированная.
Но они пришли все вместе, и они пришли прежде, чем я себя полностью погубила. Конечно, это не означало, что предпринятое вмешательство доставило мне удовольствие.
Когда Перш сказал: «Ну, я предполагаю, что у вас нет разрушения мозговых структур», я была просто поражена. Разрушение мозговых структур? Бог мой, разрушение моз¬га! Это было что-то такое, о чем я никогда раньше не ду¬мала. Когда Стив рассказал про то, как он приготовил для меня обед, а я выпила одну рюмку, другую и вообще не вышла к столу, я подумала, что это просто наглость. Я же всегда выпивала пару рюмок перед обедом. Когда Сьюзен стала жить отдельно, я тоже почувствовала обиду. Огляды¬ваясь назад, я понимаю, что совершенно не осознавала своего положения. У меня была полная потеря самокрити¬ки, а это краеугольный камень алкоголизма. И мне совсем не понравилось, что Джерри вспомнил, как я упала ночью и сломала ребра. Одним из аргументов, усиливавших мою самоуверенность, было как раз то, что я никогда не пада¬ла. Могла же я иногда и забыть о чем-то? Ну просто не помнить, что случилось?
Джерри говорил, какая я была вялая, медлительная. «Ты двигалась на второй скорости»,— сказал он. И доба¬вил, что становилось все труднее вести нормальную жизнь.
Я думаю, мой муж пришел тогда к мысли, что он про¬сто-напросто женат на женщине, потерявшей здоровье (действительно, она посещает доктора каждую неделю, и доктор не отменяет визиты; и все эти дети, которые ее со¬старили; и то, что она пережила с ущемлением шейного нерва, и сколько раз она бывала в больницах). Он решил, видно, что я стала одной из тех несчастных женщин, кото¬рые рано увядают, превращаются в старух, и тут уже ниче¬го не поделаешь.
Для него легче стало бывать в отъездах. Он сказал, ка¬кое мучение испытывал, наблюдая за тем, как утром я встаю и сразу принимаю пригоршню таблеток, а затем еще такую же вечером перед сном, запивая их парой рюмок. Долгое время, как теперь стало ясно, он старался ничего не замечать. У него, так же, как у меня, отсутствовало критическое отношение к моему состоянию. До тех пор пока мы арендовали дом — а наш дом в Зандерберде в это время строился,— он разговаривал с детьми оптимистиче¬ски. «Ну,— говорил он,— ей будет лучше, когда мы размес¬тимся в доме с большим кортом для гольфа. Она заведет собак, будет гулять с ними по корту, и это будет очень по¬лезно для нее, будет занимать ее. Она должна иметь ка¬кое-то дело».
Что касается мальчиков, то когда Сьюзен обратилась к Джою Крузу, не уверена, что братьев не обидело ее вме¬шательство, хотя именно оно спасло мне жизнь. Или, воз¬можно, моя жизнь была спасена, потому что принудитель¬ное обследование заставило меня увидеть, как велика их забота обо мне.
Когда вы страдаете алкоголизмом или любым видом зависимости от каких-то препаратов, ваше уважение к се¬бе так снижается, что вы уверены — никто не пожелал бы беспокоиться из-за вас. Думаю, такое принудительное об¬следование потому и срабатывает, что вы внезапно пони¬маете: кто-то за вас переживает, хочет о вас заботиться.
Между тем никакое лечение не поможет, если больной категорически настроен против. Семья не может сказать: о'кей, мы намерены насильно поместить тебя в эту больни¬цу, запереть все двери и окна, и ты будешь там, пока не поправишься. Во мне самой должно было что-то отклик¬нуться, я сама должна была задуматься: что-то нелад¬но,— может быть, принимаю не те таблетки или слишком много, может быть, у меня возникло привыкание к ним.
В конце обследования доктор Перш спросил меня, не желаю ли я начать лечение, и я ответила согласием. Но Боб Бэррэт утверждает, что это прозвучало неискренне. Он говорит, что я «надела свою профессиональную улыбку по¬литического деятеля» и пустила в ход пустозвонные ба¬нальности о том, как мне хочется быть здоровой. Однако доктор Перш сказал: «Прекрасно, миссис Форд». Затем Пэт Бенедикт пересекла комнату, направляясь ко мне, а я смотрела на нее и думала, что ей от меня надо. Оказывает¬ся — мое разрешение остаться у нас в доме.
Пэт Бенедикт: В моем понимании первое, что мы дол¬жны были сделать,— провести детоксикацию, второе — заставить ее лечиться. Я не знала, где бы ей хотелось ле¬читься — в Газелдене, в морском госпитале или у черта на куличках. Я опустилась перед ней на колени и не сказала ни слова про алкоголь, а говорила только о лекарствах. Я сказала: «Бетти, у меня были те же неприятности, я принимала массу фенаминов во Вьетнаме. Кроме того, я принимала седуксен и другие транквилизаторы, чтобы ус¬покоить нервы, я прошла через это сама и помогу вам». Она посмотрела на меня, словно я вообще не существова¬ла. Наконец я сказала: «Бетти, я тоже перенесла операцию удаления груди по поводу рака». Тогда она привстала и потрепала меня по щеке. Это привлекло ее внимание.
Прежде чем доктора отправились обедать, они остави¬ли меня на некоторое время одну с семьей. Доктора сказа¬ли, что вернутся с несколькими друзьями и мне надо одеться. Естественно, я еще не была одета, сидела в хала¬те. И еще добавили, что соберут все мои медикаменты и препараты и унесут их.
Я оделась и мобилизовала все свои силы, чтобы дока¬зать — на самом деле я в порядке. Проглотила пачку таб¬леток. Я им покажу! Они хотят конфисковать мои запасы? В один прием проглотила четыре или пять таблеток, кото¬рые обычно принимала в полдень. Мне было необходимо это, прежде чем день наконец кончится.
После обеда пришли несколько человек, которые были представлены нам как группа поддержки, проводящая со¬беседование. Все они рассказывали свои истории. Об их алкоголизме и выздоровлении и о том, как теперь измени¬лась их жизнь.
Все еще накачанная своими таблетками, я была совер¬шенно послушной. Думала, как это мило! Помню, одна женщина принесла мне коробку бумажных носовых плат¬ков, завязанную цветной тесемкой, и сказала: «Это приго¬дится вам, когда пойдете на лечение», а я подумала: плакать-то я не собираюсь ни в коем случае — уже вся до конца выплакалась.
После этого собеседования доктор Перш прочитал нам лекцию. На школьной доске он расписал каждое лекар¬ство, которое я принимаю, по сколько миллиграммов в день и длительность периода их полувыведения, и когда он все это суммировал, то общее количество оказалось оше¬ломляющим. Он сказал, что с годами у меня развилась удивительная толерантность к этим лекарствам. Когда вам приводят такие доказательства, да еще пря¬мо на школьной доске, надо быть уже полным идиотом, чтобы не понять опасность положения.
Джерри Форд: Мои опасения относительно количества препаратов усилились. Я никогда не считал, сколько она принимает таблеток, но знал, что много. Я видел счета из аптеки. Меня больше беспокоили лекарства, чем алкоголь, потому что количество, которое она выпивала, не представ¬лялось мне слишком большим. Пара рюмок водки перед обедом, а после обеда она предпочитала пару стаканчиков кукурузного виски. Но до тех пор пока Перш не показал нам диаграммы, я не знал, как комбинация алкоголя и таблеток увеличивает их воздействие. Для меня это были первые конкретные доказательства.
Перш сказал, что, как только будет снято отравление, я смогу рассмотреть несколько альтернатив лечения. Я мо¬гу ходить на собрания «Общества анонимных алкоголи¬ков» и учиться трезвому образу жизни, но это займет значи¬тельно больше времени, чем концентрированное ле¬чение по программе. Рассматривались два госпиталя — Газелден под Миннеаполисом или реабилитационное отделение доктора Перша в Морском госпитале в Лонг-Бич.
Я выбрала Лонг-Бич, потому что я хотела остаться в Калифорнии. Стив был в Лагуне, Джек — в Сан-Диего, а Сьюзен — в Палм-Спрингс, и я не хотела находиться слишком далеко от них.
Сьюзен Форд Вэнс: Тут же началось очищение дома от лекарств. Доктор Круз, Кэролайн Ковентри и я забирали их отовсюду, куда только могли добраться, даже из мусор¬ных ведер. Везде были пузыречки, пузыречки и пузыречки. Мы сложили все это в ящик, и Круз унес его, чтобы вы¬бросить.
Все закрутилось с точностью часового механизма. Пэт сначала не понравилась маме. Но она очень помогла. Поя¬вился кинопроектор, и запустили принесенный врачами учебный фильм об алкоголизме и наркомании, который мы все смотрели и начинали представлять себе, что проис¬ходит.
Клара, помню, приготовила вечером большую каст¬рюлю жаркого, и мы поужинали все вместе. Казалось, что наша семья снова стала одной большой семьей. Ка¬залось, что все образовалось и больше ничего не надо скрывать.
Пэт Бенедикт: Джек и Стив поставили мне раскладуш¬ку в кабинете, смежном со спальней Фордов. Когда Перш уехал из Лонг- Бич, он даже не простился со мной — про¬сто оставил меня там. Не сказал «желаю удачи» или что-нибудь в этом духе. Он был моим начальником, но те¬перь его уже здесь не было. Правда, распорядился, чтобы мы с Крузом пошли в Центр Эйзенхауэра и взяли там ле¬карства для детоксикации Бетти дома. Позже я говорила Першу, что или мы оказались такими компетентными, или нам просто повезло. Она ведь могла и умереть.
Стив Форд: Мама была в большой панике, оказавшись перед голой правдой, что она наркоманка. По правде гово¬ря, напирая на это, мы старались не оставить ей другого выбора. Когда я вспоминаю это, передо мной встает карти¬на ее потрясения. Кто-то пришел и забрал все таблетки из ванной, гардеробной — отовсюду, где она только могла их спрятать. Думаю, встав на путь выздоровления, она даже не имела представления, куда это приведет.
Да, я не имела никакого представления.
В эту неделю детоксикации меня так трясло, что мне не нужна была даже электрическая зубная щетка. А ночью в постели так сводило ноги, что нельзя было лежать. Я по¬вторяла молитву мудрости: «Господи, дай мне спокойствие перенести то, что я не в силах изменить». Я твердила ее постоянно, с трудом перемогая выведение химических ток¬синов, сопровождающееся возбуждением. Повторение молитвы снова и снова приносило мне ощущение данного момента, и, казалось, это успокаивало меня.
Да, потребовалось много молитв, много упражнений, много подводных массажей для того, чтобы я могла спать. Иногда я совершенно не могла заснуть. Вставала раньше всех и делала себе кофе. Бродила по дому, растягивалась на полу, наблюдая за колибри, которые просыпались и прыгали за окнами. Я обнаружила, что от бессонницы не умирают. Для того чтобы спать, тело должно быть готово для сна. Мое тело еще не было готово.
Как часто ночами я мечтала о снотворном. Но таблет¬ки эти были из другой жизни, а я училась жить без подпорок. Я встаю, выпиваю стакан молока с хрустящим печеньем, немного читаю. Все было бы легче, если бы мой муж ока¬зался не таким здоровым и разумным. Меня просто бесит, что я лежу без сна и переживаю свои проблемы, а он гово¬рит: «Ты все равно не можешь ничего сделать ночью, луч¬ше тебе заснуть — утро вечера мудренее». Он великолепен, а мне ужасно хочется шлепнуть его.
Я понимаю теперь, что с их стороны было довольно рискованно пытаться провести детоксикацию дома. На¬верное, мне было бы лучше в госпитале, и Пэт согласна со мной.
Пэт Бенедикт: Я не знаю, почему Перш и Круз не по¬местили ее в Центр Эйзенхауэра. Не удивилась бы, если бы узнала, что она до сих пор сердита за это. Я была очень испугана, думала, что же мне делать. Я ведь даже не принадлежу к партии республиканцев. Доктора определи¬ли, насколько она была больна и что ей требовалось; они не считали, что покинули ее, думая, что сделали все наи¬лучшим образом. В самый первый день после принудитель¬ного обследования она действительно была очень слаба. Ее постоянно тошнило и рвало.
Сьюзен Форд Вэнс: Когда я пришла, папа был дома. Я спросила: «Как мама, могу я увидеть ее?» Он ответил, что у нее очень плохо с желудком и ему не хотелось ее беспокоить. А я подумала, решилась ли я на это, если бы знала, через что ей придется пройти.
Пэт Бенедикт: Президент Форд тоже был испуган. Он хотел знать, почему Бетти все время выворачивает. Я ска¬зала: «Мистер Президент, это самый тяжелый день, кото¬рый у нее будет. Завтра я ее вымою в ванне и выведу на прогулку». На следующий день мы с ней пошли на прогул¬ку на корт для гольфа. Проходя мимо кабинета Президен¬та, она помахала мужу. На ней была голубая юбка, на го¬лове повязан небольшой платок. Я несла в кармане седук¬сен, шприц и жгут на случай, если потребуется срочная помощь. Когда мы шли по дорожке, она вдруг неожи¬данно обняла меня. А я подумала — кажется, все обош¬лось.
Она хотела выздороветь, а это была половина успеха.
Прошла неделя. Пэт все время информировала по теле¬фону доктора Круза и доктора Перша о моем артериаль¬ном давлении, пульсе, позывах на рвоту — словом, обо всех делах. Я приняла последнюю таблетку снотворного — отучают от лекарств постепенно — в пятницу, в полночь 7 апреля. Со мной были Стив и Пэт, и мы отпраздновали это событие на кухне яблочно-клюквенным соком.
В субботу было, мое шестидесятилетие, и предполага¬лось, что мы будем обедать у наших соседей Файестоунов. Мне этого не хотелось. Я знала, что перед обедом будет коктейль, и не хотела быть при этом — у меня ужасно бо¬лела шея, но, конечно, никаких обезболивающих таблеток не было.
Пэт Бенедикт: Шейный радикулит очень беспокоил ее, но они планировали этот обед — Леонард и Никки Файе-стоуны, Долорес Хоуп и Президент с Бетти. Бетти сказала, что она не собирается идти. Клара, Кэролайн и я перегля¬нулись, потом я позвонила доктору Першу и сказала, что она отказалась идти. Он ответил, что надо, чтобы она вста¬ла, оделась и была на обеде. Мы ее подняли, одели, и она с Президентом пересекла газон на пути к дому Файестоунов. Клара, Сьюзен и я ушли в город. Это было впервые с тех пор, как я здесь появилась. Клара угощала нас обедом, а я все время беспокоилась. Боже, я ведь знаю, как она не хо¬тела быть на том обеде. И все же она пошла туда, а вер¬нувшись, сказала: «Это был действительно милый вечер». А я подумала — всыпать бы тебе хорошенько.
Никки Файестоун: Она позвонила и сказала, что, на¬верное, не очень удобно устраивать обед в день ее рожде¬ния в нашем доме. Я ответила: «Бетти, ты же среди дру¬зей. Даже если ты будешь качаться на люстре, никто и слова не скажет. Делай что хочешь. Мы бы очень хотели, чтобы ты пришла. А если почувствуешь, что тебе трудно просидеть весь вечер, побудешь столько, сколько смо¬жешь».
Она пришла, а когда пригласили к обеду, прошла пря¬мо к столу, и, как всегда, они с Джерри не ушли домой до одиннадцати часов.
Все было именно так. Я осталась не только на час кок¬тейля, но и на весь обед, и все изумлялась, что рука моя не дрожала и я была в состоянии есть суп, не разливая его по скатерти.
В воскресенье Пэт упаковала мои вещи для Лонг-Бич. Я намеревалась поехать туда на следующее утро. Послед¬няя моя рюмка была 31 марта, накануне дня принудитель¬ного обследования, а со времени первой прошло более со¬рока лет.
